\

Из воспоминаний Константина Коровина о русской революции.

Тема в разделе "Королевство Live", создана пользователем Acolyte, 23 окт 2017.

  1. Acolyte

    Acolyte

    Рега:
    10 апр 2017
    Сообщения:
    8.152
    Шекелей:
    835G
    Karma:
    1.527
    Gold:
    835
    Наткнулся сегодня на интересные очерки некоего товарища. Даже захотел поискать что-то еще из его записей. Что можно сказать? Времена Революции. Смешно и страшно.
    Буковок много, но они стоят того что бы и прочесть.

    * * *
    Странно тоже, что в бунте бунтующие были враждебны ко всему, а особенно к хозяину, купцу, барину, и в то же время сами тут же торговали и хотели походить на хозяина, купца и одеться барином.

    * * *
    Все были настроены против техников, мастеров, инженеров, которых бросали в котёл с расплавленным металлом. Старались попасть на железную дорогу, ехать было трудно, растеривались, не попав, отчаивались, когда испорченные вагоны не шли, и дрались из-за места в вагонах. Они не знали, что это создание техники и что это делают инженеры.

    * * *
    Весь русский бунт был против власти, людей распоряжающихся, начальствующих, но бунтующие люди были полны любоначалия; такого начальствующего тона, такой надменности я никогда не слыхал и не видал в другое время. Это было какое-то сладострастие начальствовать и только начальствовать.

    * * *

    Что бы кто ни говорил, а говорили очень много, нельзя было сказать никому, что то, что он говорит, неверно. Сказать этого было нельзя. Надо было говорить: «Да, верно». Говорить «нет» было нельзя — смерть. И эти люди через каждое слово говорили: «Свобода». Как странно.

    * * *
    Я сказал одному «умному» парню: «Слыхал, в Самарской-то губернии лошади взбунтовались, сели на пролетки, а народ заставили возить себя. Слыхал». — «Вот так штука, — сказал он и, посмотрев, добавил: — Неужто. Во ловко-то».

    * * *
    Ученики Школы живописи постоянно митинговали, с утра до глубокой ночи. Они реформировали Школу. Реформа заключалась в выборе старост и устройстве столовой (которая была ранее, но называлась буфет). Странно было видеть, когда подавали в столовой какую-то соленую воду с плавающими в ней маленькими кусочками гнилой воблы. Но при этом точно соблюдался черед, кому служить, и старосты были важны, распоряжались ловко и с достоинством, как важные метрдотели.

    * * *

    Трамвай ходил по Москве, но только для избранных, привилегированных, т. е. рабочих фабрик и бесчисленной власти. Я видел, что вагоны трамвая полны; первый женщинами, а второй мужчинами рабочими. Они ехали и не очень складно пели «Чёрные дни миновали».

    * * *
    Когда я ехал на извозчике, которых уж было мало, то он, обернувшись, сказал мне: «Слобода-то хороша, но вот когда в кучу деньги все сложат и зачнут делить, тут драки бы не вышло. Вот что». А я спросил его, а давно он в Москве возит. «Лет сорок», — ответил он.

    * * *

    Покупал спички у торговца, у Сухаревой башни, поместившегося у панели мостовой, где были кучи пыли, грязи и лошадиной мочи. Около лотка торговца лежал солдат, лицом прямо упирая в пыль. Я спросил торговца, что это он лежит, больной, должно быть. «Не, — ответил торговец, — так свой это, земляк, спит. Да мы знаем, это не всегда так будет, опять подберут. Мы хошь немного поживём по-нашему».

    * * *
    При обыске у моего знакомого нашли бутылку водки. Её схватили и кричали на него: «За это, товарищ, к стенке поставим». И тут же стали её распивать. Но оказалась в бутылке вода. Какая разразилась брань… Власти так озлились, что арестовали знакомого и увезли. Он что-то долго просидел.

    * * *
    Власть на местах. Один латыш, бывший садовник-агроном, был комиссар в Переяславле. По фамилии Штюрме. Говорил мне: «На днях я на одной мельнице нашел сорок тысяч денег у мельника». — «Где нашли?» — спросил я. — «В сундуке у него. Подумайте, какой жулик. Эксплуататор. Я у него деньги, конечно, реквизировал и купил себе мотоциклетку. Деньги народные ведь». — «Что же вы их не отдали тем, кого он эксплуатировал?» — сказал я. Он удивился — «Где же их найдешь. И кому отдашь. Это нельзя… запрещено… Это будет развращение народных масс. За это мы расстреливаем».

    * * *
    Учительницы сельской школы под Москвой, в Листвянах, взяли себе мебель и постели из дачи, принадлежавшей профессору Московского университета. Когда тот заспорил и получил мандат на возвращение мебели, то учительницы визжали от злости. Кричали: «Мы ведь народные учительницы. На кой нам чёрт эти профессора. Они буржуи».

    * * *
    Я спросил одного умного комиссара: «А кто такой буржуй, по-вашему?» Он ответил: «Кто чисто одет».

    * * *
    После митинга в Большом театре, где была масса артистов и всякого народа, причастных к театру, уборная при ложах так называемых министерских и ложи директора, в которых стены были покрыты красным штофом, по окончании митинга были все загажены пятнами испражнений, замазаны пальцами.

    * * *
    — Что бы тебе хотелось всего больше получить на свете? — спросил я крестьянина Курочкина, бывшего солдата.
    — Золотые часы, — ответил он.

    * * *
    — В Дубровицах-то барыню, старуху восьмидесяти лет, зарезали. За махонькие серебряные часики. Генеральша она была.
    — Что ж, поймали преступника? — спросил я.
    — Нет, чего, ведь она енеральша была. За ее ответа-то ведь нет.

    * * *
    Один коммунист, Иван из совхоза, увидел у меня маленькую коробочку жестяную из-под кнопок. Она была покрыта желтым лаком, блестела. Он взял ее в руки и сказал:
    — А все вы и посейчас лучше нашего живете.
    — А почему? — спросил я. — Ты видишь, Иван, я тоже овес ем толченый, как лошадь. Ни соли, ни сахару нет. Чем же лучше?
    — Да вот, вишь, у вас коробочка-то какая.
    — Хочешь, возьми, я тебе подарю.
    Он, ничего не говоря, схватил коробочку и понес показывать жене.

    * * *
    Нюша-коммунистка жила в доме, где жил и я. Она позировала мне. У ней был «рабёнок», как она говорила. От начальника родила и была очень бедна и жалка, не имела ботинок, тряпками завязывала ноги, ходя по весеннему снегу. Говорила мне так:
    — Вот нам говорили в совдепе: поделят богачей — всё нам раздадут, разделят равно. А теперь говорят в совдепе-то нам: слышь, у нас-то было мало богатых-то. А вот когда аглицких да мериканских милардеров разделют, то нам всем хватит тогда. Только старайтесь, говорят.

    * * *
    Деревня Тюбилки взяла ночью все сено у деревни Горки. В Тюбилке 120 мужиков, а в Горках 31. Я говорю:
    — Дарья (которая из Тюбилок, и муж ее солидный, бывший солдат). Что же это, — говорю, — вы делаете? Ведь теперь без сена-то к осени весь скот падет не емши в Горках-то.
    — Вестимо, падет, — отвечает она.
    — Да как же вы это? Неужто и муж твой брал?
    — А чего ж, все берут.
    — Так как же, ведь вы же соседи, такие же крестьяне. Ведь и дети там помрут. Как же жить так?
    — Чего ж… вестимо, все помрут.
    Я растерялся, не знал, что и сказать.
    — Ведь это же нехорошо, пойми, Дарья.
    — Чего хорошего. Что уж тут… — отвечает она.
    — Так зачем же вы так.
    — Ну, на вот, поди… Все так.

    * * *
    На рынке в углу Сухаревой площади лежала огромная куча книг, и их продавал какой-то солдат. Стоял парень и смотрел на кучу книг.
    — Купи вот Пушкина.
    — А чего это?
    — Сочинитель первый сорт.
    — А чего, а косить он умел?
    — Не-ет… чего косить… Сочинитель.
    — Так на кой он мне ляд.
    — А вот тебе Толстой. Этот, брат, пахал, косил… чего хочешь.
    Парень купил три книги и, отойдя, вырвал лист для раскурки.

    * * *
    Тенор Собинов, который окончил университет, юридический факультет, всегда протестовавший против директора Императорских театров Теляковского, сам сделался директором Большого оперного театра. Сейчас же заказал мне писать с него портрет в серьезной позе. Портрет взял себе, не заплатив мне ничего. Ясно, что я подчиненный и должен работать для директора. Просто и правильно.

    * * *
    Шаляпин сочинил гимн революции и пел его в театре при огромном числе матросов и прочей публики из народа.
    К знаменам, граждане, к знаменам,
    Свобода счастье нам несет.
    Когда приехал домой, то без него из его подвала реквизировали все его вино и продали в какой-то соседний трактир. Он обиделся.

    * * *
    — Теперь никакой собственности нет, — говорил мне умный один комиссар в провинции. — Всё всеобчее.
    — Это верно, — говорю я. — Но вот штаны у вас, товарищ, верно, что ваши.
    — Не, не, — ответил он. — Эти-то вот, с пузырями, — показал он на свои штаны, — я от убитого полковника снял.

    * * *
    В Тверской губернии, где я жил в Островне, пришла баба и горько жаловалась на судьбу. Помер у нее сын, выла она, теперь один остался.
    — Еще другой сын, тоже кормилец хороший. Не при мне живет, только приезжает.
    — Что же, тетенька, он работает что? — спросил я.
    — Да вот по машинам-то ездит, обирает, значит. Надысь какую шинель привез, воротник-то бобровый, с полковника снял. Этот-то хоша жив, кормилец.

    * * *
    В Школу живописи в Москве вошли новые профессора: Машков, Кончаловский, Кузнецов, Куприн — и постановили: отменить прежнее название. Так. Преподавателей называть мастерами, а учеников подмастерьями, чтобы больше было похоже на завод или фабрику. Самые новые преподаватели оделись, как мастера, т. е. надели черные картузы, жилеты, застегнутые пуговицами до горла, как у разносчиков, штаны убрали в высокие сапоги, все новое. Действительно, были похожи на каких-то заводских мастеров. Поддевки. Я увидел, как Машков доставал носовой платок. Я сказал ему.
    — Это не годится. Нужно сморкаться в руку наотмашь, а платки — это уж надо оставить.
    Он свирепо посмотрел на меня.

    * * *
    Один староста — ученик, крестьянин, говорил на собрании:
    — Вот мастер придет в мастерскую (класс) и говорит, что хочет, и уйдет, а жалованье получает. А что из этого? Положите мне жалованье, я тоже буду говорить, еще больше его.
    Ученики ему аплодировали, мастера молчали.

    * * *
    Один взволнованный человек говорил мне, что надо все уничтожить и все сжечь. А потом все построить заново.
    — Как, — спросил я, — и дома все сжечь?
    — Конечно, и дома, — ответил он.
    — А где же вы будете жить, пока построят новые?
    — В земле, — ответил он без запинки.

    * * *
    Один коммунист по имени Сима говорил женщине, у которой было трое детей, своей тетке:
    — Надо уничтожить эксплуатацию детьми матерей. Безобразие: непременно корми его грудью. А надо выдумать такие машины, чтобы кормить. Матери некогда — а она корми — возмутительно.

    * * *
    Коммунисты в доме поезда Троцкого получали много пищевых продуктов: ветчину, рыбу, икру, сахар, конфекты, шеколад и пр. Зернистую икру они ели деревянными ложками по три фунта и больше каждый. Говорили при этом:
    — Эти сволочи, буржуи, любят икру.

    * * *
    К доктору Краковскому на приём пришёл солдат, говорил, что болит голова. Доктор положил его на кушетку и стал выслушивать и пощупал живот.
    — Глухой черт, — закричал солдат, — тебе говорю, голова болит, а чего ты в брюхо лезешь?

    * * *
    Больше всего любили делать обыски. Хорошее дело, и украсть можно кое-что при обыске. Вид был у всех важный, деловой, серьезный. Но если находили съестное, то тотчас же ели и уже добрее говорили:
    — Нельзя же, товарищ, сверх нормы продукт держать. Понимать надо. Жрать любите боле других.

    * * *
    Когда не было дров, а были холода, то ломали в квартирах пол, паркет, топили им печи, а потом с трудом ходили по одной доске в квартирах. Женщины очень сердились на это.

    * * *
    Рыболов Василий Захаров, переплетчик, приятель мой, пришел ко мне. Смотрю, у него под глазом синяк.
    — Что же это, Василий, с тобой, где это ты?
    — Да чего, — говорит, — то же самое, что и было. Подошел я к милиционеру, говорю ему: «Товарищ хожалый, где бы тут пивца раздобыть, бутылочку?» А он как даст мне разá по морде, два. «Вот тебе, — говорит, — хожалый, а вот и пивцо».

    * * *
    Один молодой адвокат совершенно лишился голоса, ничего не может сказать, хрип один, и потому он стал писать на бумаге и написал, что на митинге адвокатов лишился голоса. Один из моих приятелей ответил ему, что это ему свыше, так как он, вероятно, все сказал, и больше, значит, не надо.

    * * *
    На кухню моего дома в деревне вошли вооруженные солдаты и спросили у служанки Афросиньи спички и папиросы. Собака моя, колли, Марсик, спряталась под стол и стала лаять.
    — Ты что, подлая, лаешь? — и хотели ее стрелять.
    Афросинья заступилась за собаку, кричала:
    — Почто ее стрелять, собака хорошая.
    — А чего она лает, — сказали солдаты.

    * * *
    В доме, где я жил, был комендант Ильин, бывший заварщик пирогов на фабрике Эйнем. Он говорил:
    — Трудная служба (его, коменданта), куда ни гляди — воры. У меня два самовара украли и шубу. У меня, у коменданта. Чего тут.
    Он забил досками все парадные входы дома: ходить можно было только через задние двери, выходящие на двор, где он поставил у ворот часовых с ружьями. Тут же, в тот же день у него украли опять шубу у жены его и дочери.
    — У меня ум раскорячился, — говорил комендант Ильин. — Ничего не пойму, как есть.

    * * *
    — Вы буржуазейного класса? — спросил меня комендант Ильин.
    — Буржуазейного, — отвечаю я.
    — Значит, элемент.
    — Элемент, значит, — отвечаю я.
    — Не трудовой, значит.
    — Не трудовой, — отвечаю.
    — Значит, вам жить тут нельзя в фатере, значит. Вы ведь не рабочий.
    — Нет, — говорю я ему, — я рабочий. Портреты пишу, списываю, какой, что и как.
    Комендант Ильин прищурился, и лицо превратилось в улыбку.
    — А меня можешь списать?
    — Могу, — говорю.
    — Спиши, товарищ Коровин, меня для семейства мово.
    — Хорошо, — говорю, — товарищ Ильин, только так, как есть, и выйдешь — выпивши. (А он всегда с утра был пьян.)
    — А нельзя ли тверезым?
    — Невозможно, — говорю, — не выйдет.
    — Ну ладно. Погоди, я приду тверезый, тогда спиши.
    — Хорошо, — говорю, — Ильин. Спишу, приходи.
    Больше он не просил себя списать.

    * * *
    Разные девчонки и подростки держались моды носить белые высокие чулки. Подруги ходили парами. Все парами: подруги, значит. В этом была какая-то особенность. Они были очень серьезные и сразу расхохатывались. Они ходили под руку одна с другой, и все куда-то торопились. Но если кавалер заговаривал, они останавливались.
    — Я вчера вас, барышня, видел на Тверской, вы с кавалером шли, — говорил молодец.
    — Извиняюсь, ничего подобного, — отвечала девица.
    Видно было, что свобода в кавычках ах как понравилась девицам. Одна горничная, Катя, очень милая и довольно развитая и добрая, забеременела. Оказался любовник женатый, вроде комиссара: отбирал хлеб, который в деревне ее был, где она была временно на побывке.
    — Катя, — говорили ей ее родные, — у тебя были хорошие женихи. Что ж ты замуж-то не вышла? А вот этот-то, женатый, тебя бросил беременной.
    — Нешто я знала, что он женатый. Он не говорил. Мне понравилось, что все же он какой ни на есть начальник.

    * * *
    Были дома с балконами. Ужасно не нравилось проходящим, если кто-нибудь выходил на балкон. Поглядывали, останавливались и ругались. Не нравилось. Но мне один знакомый сказал:
    — Да, балконы не нравятся. Это ничего — выйти, еще не так сердятся. А вот что совершенно невозможно: выйти на балкон, взять стакан чаю, сесть и начать пить. Этого никто выдержать не может. Летят камни, убьют.

    * * *
    Алешка Орчека со станции Титлы, где недалеко от станции была моя мастерская, пришел ко мне и рассказывал:
    — Когда я на Лубянке служил, послали нас бандитов ловить на Москву-реку. Они там у реки держались. Мы идем и видим: кто-то трое в водосток лезет, большая труба-то к реке. Мы туда. Да. Они в трубу залезли. Мы их оттуда за ноги. Ну, что смеху-то было.
    — Ну, они, что ж, — спросил я, — ругаются?
    — Чего тут. Смеху что… — и он смеялся. — Чего ж ругаться. Они мертвые ведь. Мы их в трубе наганами всех кончили.

    * * *
    Во время так называемой революции собаки бегали по улицам одиноко. Они не подходили к людям, как бы совершенно отчуждавшись от них. Они имели вид потерянных и грустных существ. Они даже не оглядывались на свист: не верили больше людям. А также улетели из Москвы все голуби.

    * * *
    Ехал в вагоне сапожник и говорил соседям:
    — Теперь сапожки-то, чтó стоят. Принеси мне триста тысяч, да в ногах у меня поваляйся — сошью, а то и нет. Во как нынче.

    * * *
    Товарищ комендант дома Ильин, мрачный, пришел ко мне.
    — Что, — говорит, — товарищ Коровин, жить нельзя боле. Хочу уходить.
    — Что же такое? — говорю я.
    — Ну что… воры, жулики все.
    — Да что ж это такое?
    — Тебя еще не обокрали?
    — Не совсем, — говорю я. — Украли шубу и пальто.
    — Это хорошо, — говорит комендант. — Высоко живешь. А я не знаю, как и быть. Деньги ведь у меня разные, казенные тоже… не держу дома: нельзя… Своруют.
    — Кто же?
    — Все, все… И жена, и дочь, и отец, и все, кто зайдет, — никому веры нет.
    — Да что ты, Ильин… Это безобразие.
    — Чего тут. Держу деньги, товарищ Коровин, веришь ли, в дровах, в стружках, в помойке или где под камнем, на улице… и то хоронюсь, ночью прячу, чтоб не увидал кто.
    — Но отчего же ты, Ильин, при себе не держишь, за пазухой или в сапогах?
    — Что ты, нешто можно? Эк сказал. А узнают — непременно убьют. Все жулики. И чего их стреляют — мертво прямо. А их боле и боле еще. Да и то сказать — нельзя же весь народ перестрелять.
    — Что же это, — говорю я, — как же тут быть?
    — Я думаю так, — говорит Ильин. — Лучше бы все, что ни на есть, деньги, разделили бы поровну — ну и шабаш. Как хочешь потом. Хочешь, пей, хочешь, что хочешь, — и шабаш.
    — Ну, а потом-то что ж, товарищ Ильин? — Ну, кто пропьет — значит, опять воровать начнет.
    — Да, верно. Что тут делать?
    И он, качая головой, с грустью ушел от меня.

    * * *
    «Повез я картошку, три мешка, в Ярославь продавать. А меня со станции-то в город и не пущают. Отряд, значит, стоит. Говорят мне: „Торговать нельзя боле“. Что тут. А мне какой-то человек и говорит: „Скажи, — говорит, — им про себя, что я, мол, помещиков грабил и жег. Пустят тогды тебя“. Я и подошел к отряду опять и говорю: я так-то и так-то, помещиков грабил, жег. Они глядят на меня, а старшой-то и говорит: „Ладно, — говорит, — óдень, значит, куда девал ты?“ А я не знаю, что сказать. „Ну, — говорит, — где у тебя картофель-то?“ А я, на мешки показывая, говорю: „Во“. А он приказывает, говорит: „Бери“. Те картофель тащут у меня. И говорит: „А его надо рестовать. Потому народные деньги, — говорит, — он утаил. Его, — говорит, — к расстрелу надо поставить“. Я бегом. Во бежал. И спрятался в яме. Беда».

    * * *
    — А чего ему не жить: дом железом крыт и крашен, одежи много.
    — Но ведь он и грамотный, — говорю я.
    — Что грамотный… Грамотой-то сыт не будешь. Его за дом-то сажали. Ишь, говорят, дом-то железом крыт. Ну и посадили. В тюрьме-то парашки носил. Выпустили. Все на дом-то глаза пялют: крашеный потому и железом крыт. Все к ему и идут: давай деньги. Не верят, что у него денег-то нет. Ну, двое со станции надысь ему рыло набили больно. Значит, что деньги не дает. Не верят. Дом-то крашен, железом крыт. А у Сергея-то рыбака дом без двора, лачуга, солома. И стекла-то нет в окне — прямо дыра, тряпкой заткнута. К нему никто и не идет. А деньги-то у его есть. Теперь все рвань одна. Нельзя чистую рубаху одеть. Наденешь — все глядят: богатей. Опасно. Ей-ей, опасно. Придут свечи («свечи» назывались отряды красноармейцев с винтовками). Ну и давай яйца, хлеб, масло, кто что. А к Сергею не идут. Чище дом выбирают. Вот надысь к Шаляпину в дачу приходили из Переяславля, пятеро с наганами. Казовые такие. Видно, что начальники.
    — Где, — говорят, — у его тут брильянты лежат?
    Ну, глядели. Стол у его в комнате заперт, значит. Ну его вертеть. А в столе-то, в ящике, что-то стукает, что-то лежит. Они говорят:
    — Брильянты тут, значит.
    Ковыряли гвоздем. Открыли. А там пузырек с лекарствием — боле ничего.

    * * *
    Один, встретивший моего приятеля, сказал ему, подняв палец кверху:
    — «Русский бунт, бессмысленный и беспощадный», — так сказал Пушкин. Мы, наша партия, все сделали, чтоб его не было. Ну что же делать — стихия оказалась выше нас. Кадетская партия не могла предвидеть этого.
    — Про что же говорил вам Пушкин? Про то именно, что вы не предвидели, — ответил ему мой знакомый.

    * * *
    Когда в 1919 году совершенно нечего было есть, а есть все же привыкли, то находились дома, люди, какие-то остатки средств, в которых все <еще> сохранилось московское гостеприимство. Среди гостей у этих людей были всегда артисты. Они играли роль утешителей. Приходили и важно шепотом передавали радостные новости:
    — Кончается, — говорили, — да, да, кончается. Вчера на Ходынке солдаты все лапти сожгли, да.
    Все смотрят с вниманием, что такое.
    — Ну и что же?
    — Как что, — говорит удивленный артист. — Ясно, что конец.
    Его сажали, угощали каким-то пирогом с творогом, с солониной. Артист сидел, ел и говорил совершенно как фельдмаршал, с важностью:
    — В понедельник фабрику Абрамовичу вернули. Рабочие пришли с хлеб-солью к хозяину: «Бери, — говорят, — себе назад. Нам без тебя никак не управиться». Ресторан «Эрмитаж» на днях открывается.
    — Да что вы, неужели? Кушайте, голубчик, кушайте.
    И голубчик кушал…
    — Да, — говорит он, — я вчера сказал в банке, как его, Ше… ше… Шешкевичу. Говорю ему: «Ну что вы, товарищ, отдайте вы из сейфа-то Ивану Ивановичу Корзихину-то. Хороший он парень. Ну что вам». — «Ну, — говорит, — для вас только. Пускай завтра приходит».
    — Да что вы. Господи. Кушайте, голубчик.
    И голубчик кушал.

    * * *
    Равенство и справедливость. Был жетон: «Да укрепится свобода и справедливость на Руси». Я получил бланк. Бланк этот был напечатан после долгих и многих обсуждений Всерабиса[183] «Заключение работников искусств, отдела изобразительных искусств». В графах бланка значилось:
    Размер.
    Какой материал.
    Холст, краски, стоимость его.
    Время потраченного труда.
    Подпись автора.
    Цена произведения определялась отделом Всерабиса.
    В Школе живописи мастера и подмастерья. Все было хорошо, но с подмастерьем было трудно. Их работу надо было расценивать. Трудно было вводить справедливость. Трудно. Кто сюпрематист, кто кубист, экс-импрессионист, футурист — трудно распределить. Чтó все это стоит, по аршину или как ценить? Да еще на стене написано: «Кто не работает, тот не ест». А есть вообще нечего было. А справедливость надо вводить. У Всерабиса и мастеров ум раскорячивался, как они говорили. Заседания и денные, и ночные. Постановления одни вышибали другие. Трудно было, так, один предлагал то, а другой совсем другое. И притом жрать хочется до смерти. Вот как трудно вводить справедливость и равенство. Все ходили измученные, бледные, отрепанные, неумытые, голодные. Но все же горели энергией водворить так реформы, чтоб было как можно справедливее. И их души не догадывались, что главная потуга их энергии — это было не дать другим того, что они сами не имеют. Как успокоить бушующую в себе зависть? А так как она открылась во всех, как прорвавшийся водопад, то в этом сумасшедшем доме нельзя было разобрать с часу на час и с минуты на минуту, что будет и какое постановление справедливости вынесут судьи.
    Странно было видеть людей, охваченных страстью власти и низостью зависти и уверенно думающих, что они водворяют благо и справедливость.

    * * *
    «Мир хижинам, война дворцам» было крупно написано на бывшей гостинице «Метрополь» в Москве.
    — Значит, воевать с дворцами. Так, — говорил человек, одетый в поддевку, другому, одетому в тулуп. — Мир, а воевать-то надо нам. Значит, из хижин. Какой же, значит, мир?..
    Тулуп слушал и сказал:
    — Ежели теперь кто какой дом построит, то в ем и живи сам. Боле ничего. Так велят, значит, теперь. Я говорю им: значит, ежели печник я, значит, в печке мне и жисть вести? А мне говорят: дурак ты, боле ничего. Вот и поди, разбери тут.

    * * *
    — Ежели кто безлошадный, лошадей у лошадных отбирать. А те без лошадей — ай, помирай. Значит, они опять у лошадных лошадей забирать, значит, зачнут. Тогда что.
    — А тогда ты, — говорит другой, — а тогда ты ему его лошадь, что отобрал у него, продай ему. У тебя деньги, а у него она опять. А то у тебя ничего, а тут деньги в кармане у тебя, вот что.
    — Вот правильно, ей-ей. Ну и ловко надумали. Верно. А скажи, товарищ, сколько разов-то у него, лошадного-то, лошадь-то угонять себе можно? Скажи, как это-то постановлено?

    * * *
    — Значит, у купцов все товары взяли, и торговать, значит, нельзя боле. Не наживай, значит, боле. И из лавки его вон. И из фатеры вон, и иди куда хочешь. А товар, значит, его весь раздадут. В череде, значит, всем равно.
    — Вот ловко, — говорит слушающий. — А дале как?
    — А, значит, дале опять: работать будут товар, только купцам давать нипочем не будут, а сами мастера торговать зачнут. Вот что.
    — А как же ему торговать, ежели он при работе?
    — Как торговать? Прикащики торговать будут, а деньги тебе, кто работает.
    — Вот ловко, вот хорошо придумано. Хорошо прикащиком быть. Вот бы место получить этакое-то. Сам не работаешь, а нажить можно.
     
  2. Acolyte

    Acolyte

    Рега:
    10 апр 2017
    Сообщения:
    8.152
    Шекелей:
    835G
    Karma:
    1.527
    Gold:
    835
    Очень чудесные очерки эпохи. Я-то думал у Шолохова литературная жесть приукрашена. Ан-нет.
     
  3. minus

    minus

    Рега:
    7 окт 2009
    Сообщения:
    701
    Шекелей:
    260G
    Karma:
    74
    Gold:
    260
    как не было мыслей в голове у масс, так и за 100 лет не прибавилось
     
  4. VandalSilin

    VandalSilin

    Рега:
    2 окт 2013
    Сообщения:
    242
    Шекелей:
    10G
    Karma:
    4
    Gold:
    10
    Руками рабов, жившими веками на уровне пещерных людей и имевших такое же примативное поведение, свергли власть, встали в ее главе, а сами рабы, не зная лучшей жизни и как там у других, остались в такой же жопе. Что страшно - сегодня ничего не поменялось, кроме того, что у власти вышедшая из сословия рабов верхушка, действующая в угоду своих интересов. Животные. А заметки годные. Я бы еще почитал тоже
     
  5. Acolyte

    Acolyte

    Рега:
    10 апр 2017
    Сообщения:
    8.152
    Шекелей:
    835G
    Karma:
    1.527
    Gold:
    835
    Коровин, вроде как, из бывших дворян. Интересные вещи подмечал, касательно логики и образования некоторых пролетариев. Крестьянин Курочкин с желанием золотых часов - топчик. Непоколебимые жизненные ориентиры. :griffin:
     
  6. DanielDefo

    DanielDefo его величество Команда форума

    Рега:
    18 апр 2009
    Сообщения:
    82.222
    Шекелей:
    5.960.770G
    Karma:
    40.343
    Gold:
    5.960.770
    +17
    "Солоневич в своей книге «Россия в концлагере» написал замечательную вещь: революционность большевиков состояла в том, что они сделали ставку на сволочь. Власти стран всего мира ставили на хороших людей, благородных, умных. Большевики сознательно сделали ставку на подонков. Как писал Солоневич, на людей «с мозгами барана, моральным чувством инфузории и волчьими челюстями, на человека, который в групповом изнасиловании участвует шестнадцатым». Гениальнее не скажешь".
     
  7. Acolyte

    Acolyte

    Рега:
    10 апр 2017
    Сообщения:
    8.152
    Шекелей:
    835G
    Karma:
    1.527
    Gold:
    835
    А ставочка-то сыграла. Да еще и в долгую.
     
  8. ololoheitar

    ololoheitar легкомысленный и словоходчивый

    Рега:
    25 июл 2016
    Сообщения:
    1.829
    Шекелей:
    830G
    Karma:
    64
    Gold:
    830
    тоже самое было и в 70-80-90 советских годах которые я помню, конченое советское жулье
     
  9. ColdSteel

    ColdSteel

    Рега:
    29 окт 2013
    Сообщения:
    83
    Шекелей:
    10G
    Karma:
    2
    Gold:
    10
    Про балконы это да... сейчас можно пить чай не боясь палок и камней только если за спиной склад барахла и санки висят.
     
  10. Panther

    Panther обиженный

    Рега:
    2 окт 2013
    Сообщения:
    2.815
    Шекелей:
    185G
    Karma:
    23
    Gold:
    185
    Во во! Вот при дворянчиках все жеж отлично было: свиньи в свинарнике, бараны в стойле, все чин чином. Порядок был. И добрая, хозяйственная рука потомственного аристократа. Аль честного купца, казну-мошну России Матушки помножающих, честному люду способствующим. Все при деле, везде хозяйство, порядок, образование и социальная мобильность. А потом БАЦ, РЕЗКО и НЕОЖИДАННО повылазила вся эта революционная нечисть, не пойми откуда. И ведь никто жеж не виноват. Хорошие люди только пострадали. Быдло не хочет быть быдлом, а хочет быть начальством, да еще и сразу, вот это поворот. Пакость то какая, тьфу!
     
  11. Acolyte

    Acolyte

    Рега:
    10 апр 2017
    Сообщения:
    8.152
    Шекелей:
    835G
    Karma:
    1.527
    Gold:
    835
    Человек весьма хорошо описывает бытовую злобу и принцип "взять и поделить" в действии. Брали и делили как могли и понимали сей процесс. Не увидел ничего резко негативного в тексте.
     
  12. Panther

    Panther обиженный

    Рега:
    2 окт 2013
    Сообщения:
    2.815
    Шекелей:
    185G
    Karma:
    23
    Gold:
    185
    Дык а кто видит там резкий негатив? То ибаные ватники и комунизды недобитые, ты мне пальцем на этих недобитков покажи, я быстро и либерально поделю их учотки на ноль.

    А так то, обычная "бытовая злоба" в действии, да. Была сильная РИ, а потом резко самоуничтожилась, комуниздм подцепила. Были в РИ добрые, образованные и сытые люди под мудрым руководством правящего сословия, быдло державшего в узде. А потом узда того... поломалась и добрых, образованных и сытых людей заразили коммунидзмом коммуняки. И вот тут то уж они устроили "бытовую злобу". А один из добрых людей просто взял и описал, как выглядело "взять и поделить". Какие к нему претензии? Никаких. Причину (коммунизды, испортившие образованных и сытых людей) и следствие ("взять и поделить") он описал четко, емко и ясно. Какой тут негатив? Кот в восхищении.
     
  13. Acolyte

    Acolyte

    Рега:
    10 апр 2017
    Сообщения:
    8.152
    Шекелей:
    835G
    Karma:
    1.527
    Gold:
    835
    У тебя и в жизни всё из крайностей состоит? Я вот, например, о тех временах специально много не читал. А то что читал - либо сладкая патока про мудрых коммунистов, либо соц. чернуха литературная. Тут нечто среднее из воспоминаний человека жившего в то время.
    З.Ы. А как себя должна вести вчерашняя чернь? Или у кота претензии к стилю, а не содержанию? Что в тексте неправда? Или образ строителя коммунизма нельзя опорочить подобными персонажами просто принципиально? Ну не могли же среди святых строителей земного Рая затесаться сволочи, правда?
     
  14. Panther

    Panther обиженный

    Рега:
    2 окт 2013
    Сообщения:
    2.815
    Шекелей:
    185G
    Karma:
    23
    Gold:
    185
    Говоришь о крайностях и тут же записываешь меня в сторонники коммунистов. Удобно. И крайне невнимательно.
     
  15. Xoc

    Xoc VIP

    Рега:
    2 июн 2009
    Сообщения:
    1.014
    Шекелей:
    7.515G
    Karma:
    303
    Gold:
    7.515
    "Мы в восхещении! Королева в восхещении!"
    Если Вы понимаете о чем я :)
     
  16. MarchCat

    MarchCat

    Рега:
    3 сен 2009
    Сообщения:
    900
    Шекелей:
    1.285G
    Karma:
    35
    Gold:
    1.285
    Что то читается как литературный фейк какой то, фамилии, ситуации...все как будто "переложение" сегодняшних реалий. Да и что то как то со сленгом тяжко, автор художник, человек грамотный а словами пользуется даже не из просторечия а чисто крестьянско-приходскими.
     
  17. Uhu

    Uhu "Русская кухня одна из самых лучших в мире"

    Рега:
    22 авг 2013
    Сообщения:
    938
    Шекелей:
    30G
    Karma:
    11
    Gold:
    30
    Это нужно в шапку Каралевства поместить :putinhappy1:
     
  18. Acolyte

    Acolyte

    Рега:
    10 апр 2017
    Сообщения:
    8.152
    Шекелей:
    835G
    Karma:
    1.527
    Gold:
    835
    Думаю что текст стилизирован. Читать записи 100-летней давности в оригинале - то еще удовольствие.
     
  19. Iriska

    Iriska

    Рега:
    2 янв 2017
    Сообщения:
    592
    Шекелей:
    0G
    Karma:
    5
    Gold:
    0
    А ведь ничего не изменилось
     
  20. Stardust

    Stardust Постфилософ Команда форума

    Рега:
    2 июн 2009
    Сообщения:
    4.758
    Шекелей:
    9.655G
    Karma:
    2.049
    Gold:
    9.655
    лол
    представил себе, как цивилизованные европейские пролетарии в шляпах, пенсне и с тросточками, приходят к буржуа со словами "сударь, извольте поделиться богатствами и женой с этими двадцатью милостивыми государями"
    ну толсто же:usmanov:
     
  21. Sansara

    Sansara "Я нестабильная и психически больная"

    Рега:
    3 май 2016
    Сообщения:
    970
    Шекелей:
    1.935G
    Karma:
    240
    Gold:
    1.935
  22. Acolyte

    Acolyte

    Рега:
    10 апр 2017
    Сообщения:
    8.152
    Шекелей:
    835G
    Karma:
    1.527
    Gold:
    835
    Да, судя по фото, поднатаскала его жизнь. Увы, как художника оценить не могу - вкуса нет.
     
  23. Panther

    Panther обиженный

    Рега:
    2 окт 2013
    Сообщения:
    2.815
    Шекелей:
    185G
    Karma:
    23
    Gold:
    185
    Да не стилизирован, байки скорее, на тему. Просто вот вспомни свой любой диалог, а потом попробуй воспроизвести его буквально. То бишь тут хоть ежиком, хоть белочкой, а не столько "воспоминания", сколько субъективное мнение, выраженное в форме диалогов. Были они или он сам придумал по принципу, а могли бы быть, не известно. Но хуй с ним, предположим, что не выдумывал, но все равно получаются же байки. Пусть и сермяжные с горечью от реальных воспоминаний.

    А как хуйдожник он очень даже. Но, учитывая что сын купца, он хотя бы мог получить художественное образование, понять что оно вообще ему надо. А сколько из того быдляка, которого он так бичует в своих "воспоминаниях" этого не смогли, да даже в силу своего социального положения, не поняли бы зачем им это нужно? Вот об этом у него ничего. А империи просто так не рушатся. Если устроить дикое социальное расслоение, зафиксировать это сословно, поставить барьеры для социальных лифтов, то, ожидаемо, снизу может подняться то, что вырастили. И пожрать все что будет сверху, причем постаравшись принять форму предыдущих хозяев в меру своего понимания, просто потому что других образцов у них перед глазами не было.

    О чем, собственно, мои предыдущие комменты в тредике и были.
     
  24. Acolyte

    Acolyte

    Рега:
    10 апр 2017
    Сообщения:
    8.152
    Шекелей:
    835G
    Karma:
    1.527
    Gold:
    835
    Ну таки да - писал он по памяти. Любые мемуары это субъективщина, в первую очередь.
    Любая революция низов это, частично, грабь награбленное. "Экспроприация экспроприаторов". Просто если у негрил это ни к чему вообще не приводит - примеров масса - то в РИ это, в конце-концов, приобрело характер построения нового общества на осколках старого. Просто романтизировали эту часть истории в угоду режиму, так-же как это делали многие страны. Кому-то нужен хруст французской булки, а кому милее Мировая Революция и Коминтерн.
     

Поделиться этой страницей