Не писатель

Я каждый день вижу цветные сны. Да такие, что можно кино снимать. Видимо психика "не в адеквате", и потому я так остро переживаю все те ощущения, что были в другой реальности. А для меня это так – иной мир. Я чувствую все, что происходит со мной во сне: горечь, страх, любовь. И все за тех героев, что ко мне приходят.

Всю свою более-менее сознательную жизнь, а по моим меркам мне все еще где-то 25, я хотела писать. Раньше - больше, кстати. Теперь, часто вижу белый пустой лист и откровения не идут. Как и сейчас наверное. Но я начала, и сразу стало легче, полилось.

Много у меня незаконченного в жизни, в том числе и писем к читателю. Только вот кто Он? Куча отрывков, идей, мыслей, а в кучу не собрать, не завершить. Кризис.

Не буду шибко развозить, просто представлю вам на оценку отрывок, а дальше будь, что будет. Вопрос-то один – получается ли?

​

Спойлер: Ночь Пхааса

Пролог

Молчаливая, смурая ночь опустилась на склоны Дакийских гор. Словно боясь пробудить нечистое, природа замерла в ожидании. Деревенские жители давно погасили огни, заперли на засовы двери, закрыли окна. Лишь безразличный к страхам людей ветер, трепал макушки деревьев и гнал по небу грязно-желтые облака, впрочем, не забывая стукнуть хилыми ставнями или напугать суеверных хозяев скрипом старой дранки. Наконец, над крутым склоном Хареста появилась полная Луна.

Ровно в полночь на краю старого кладбища отсчитала минуты кукушка. Лесная чаща, казалось замерла в испуге, изредка скрепя стволами и шурша сухими ветками. Словно ожидая команды птицы, из-под корней вековых сосен поползла зеленая дымка. Тонкими струйками она вытягивала свои гибкие щупальца к краю заболоченной поляны. А бор чернел и ухал совами. Уже за вторым рядом высоких деревьев наступала бесконечная тьма. Да и на опушке едва хватало света, чтобы разглядеть одинокий покорёженный ствол толстого дуба. Как он сюда попал? Не ведомо. Среди «хвойных морей» Дакии было редким встретить даже березовые рощи, тем паче резные листья дерева альвов.

Впитав болотную хмарь колдовской туман стал плотнее, сменил свой цвет на бледно-мертвый. Даже обычно громкие жабы прятались под кочками мокрой осоки, не смея нарушать ежегодный ритуал своим ворчанием. Ветер увел стада упрямых облаков с небосвода, давая простор хозяйке ночи, и Луна, проснувшись, плеснула холодным светом на кромку лесной волны.

Внутри белых клубов дымки заколыхались очертания и силуэты. Вскоре первый морок ступил на влажную твердь: пожилой мужчина с окладистой бородой и проломленным черепом. Он неуверенно оглянулся по сторонам, сунул руки в глубокие карманы подбитой мехом жилетки. И словно ещё не понимая где он, сделал пару шагов в сторону заросшей тропы, что вела к спящему хутору. Хотя, может и не сомкнули глаз люди в ночь Пхааса, замаливая грехи в глубоком поклоне.

За первым призраком появился второй, за ним третий. Вереница мятежных душ стала заполнять поляну. Все это были тени людей, что ныне покинули мир. Фантомы появлялись из небытия, обретая «плоть» из капелек влаги чародейского марева. Большинство просто бродило округ старого остова дуба, как будто ожидая указаний. А некоторые метались под светом полной Луны, не понимая своего пробуждения от липкого сна смерти.

Среди последних на поляну вышла молодая женщина. Ее темные, кудрявые волосы колыхались при каждом повороте изящной головки, которой она суетливо вертела, словно боясь пропустить нечто важное. Наконец, ее взгляд остановился на маленькой блеклой тени, что забилась под корни мертвого древа.

- Ивэн…- метнулась она к дрожащей фигурке, – Мой мальчик, я тут, я рядом. – Упала темноволосая на колени перед заплаканным малышом лет семи.

Фантом ребенка протянул руки к матери. Двое родственных душ, обняли друг друга с нескончаемой тоской и мукой. Женщина плакала вместе со своим сыном, пытаясь прижать его как можно сильнее.

- Мама-а, - всхлипывая протянул испуганный ребенок, – Я что спал? – и опять негромко заплакал.

- Да, мой милый. Это просто страшный сон. Но ведь я теперь рядом, слышишь?

Оглаживая рукой маленькую кудрявую головку, мать села у корней дерева. Пышная юбка платья раскинулась синими складками вокруг ее босых ног. Мальчик испуганно прильнул к женщине и больше не отрывал лица от ее груди. Щуплые плечики не переставая вздрагивали.

- Тише, мой зайчик. Не надо плакать. Сегодня особенная ночь, нам нечего бояться. Я буду рядом, тебя никто не обидит.

Женщина качала на коленях ребенка, нежно поглаживая его по голой щуплой спинке. Ее пальцы ласково проводили от основания тонкой шеи, до крайней косточки неестественно изогнутого позвоночника.

- Тебе холодно?

- Я не знаю, наверное, - еще раз всхлипнул малыш.

- Сейчас я тебя согрею, погоди. Постой-ка чуток.

Мать отстранила мальчика, встала и резким движением стала отрывать от платья верхнюю юбку. Закончив, она завернула тонкую фигурку сына в плотные складки призрачной ткани.

- Ну вот, теперь нам будет теплее. Только не плачь. – Сказала женщина, опять садясь на землю. И она вновь принялась его баюкать, размеренно качаясь из стороны в сторону.

Луна безразлично взирала с небес, поливая холодным светом. Ветер вернулся в дурном настроении и начал нещадно хлестать по крышам домов недалекой деревни. Сосны неодобрительно качали кронами. Кукушка вновь запела о времени.

Со стороны тропы послышался железный лязг. Фантомы загомонили и зашептались, до селя увлеченные только собой, стали говорить друг с другом, тыкать пальцами в приближающуюся фигуру. Старый дуб заскрипел.

По ухабистой дорожке, перешагивая острые края скалистой породы, спускался человек. В руках он нес увесистый молот и клин. Его длинные седые волосы были забраны черной лентой, широкую фигуру подпоясывал темный кожаный фартук.

- Кузнец! – зашептались духи.

Спустившись, пришлый окинул взглядом поляну:

- Ну-у! – грозно гаркнул он на всю округу. – Все не угомонитесь никак! Авось сегодня дела порешаете, да оставите нас в покое. Намаяли вы меня. Пхаас с вами… - Потом уже мягче буркнул, - По одному! Живее бы управиться! – Со вздохом закончил кузнец, подходя к старому дереву.

Фантомы стали стекаться к дубу, обходя мужика полукругом, но все как-то сторонясь и пугливо. Первым осмелился старик с проломленной головой: он подошел к искореженному древу альвов и приложил руку к его стволу, под ладонью засветилось зеленым. Кузнец поднял молот и клин в ожидании.

- В ночь Пхааса я свободен. За долги не требовать жизни, клянусь.

До рассвета решу все дела и вернусь, потому что уйти от клейма не способен.


Дух убрал руку, а на ее месте остался светящийся отпечаток.

- Помните, свет дня уничтожит вас! – крикнул кузнец и ударил в приставленный к отпечатку клин тяжелым молотом.


Глава 1

Восточный склон Хареста был залит светом осенней Луны. Под ее холодными переливами мерцали светлые камни древнего замка, что возвышался у подножия величественной горы. Небольшой городок разместился чуть поодаль, однако выглядел таким же тихим и угрюмым. Лишь значительно дальше по дороге, петляющей от самой крепости, кипела жизнь: в небольшой долине, на пологом берегу прекрасного озера Саркат, шумел ценгарский табор. И замок словно осуждающе смотрел вниз на нежеланных нарушителей своего покоя.

Богато-украшенные кибитки расположились полукругом ближе к дороге, а небольшие шатры установили неподалеку от воды. Центральный костер раскидал золотые блики по глади холодного озера, да и вся площадь временного стойбища была залита мягким светом огня.

Издалека была слышна суета лагеря: люди спешили по своим делам, кричали, смеялись. В них не было страха или суеверия, наоборот, чувствовалось приподнятое настроение и пьянящая вальяжность свободы. Между шатрами и повозками горели небольшие костерки, готовилась еда, бегали дети и собаки, неподалеку всхрапывали сытые, вычищенные лошади. Никто кругом не боялся древней ночи, словно и не бродило во тьме неупокоенных душ.

Лишь один из шатров стоял несколько поодаль, ближе к темной стене ночного леса. И огонь тут горел глуше, да и люди в эту сторону почти не ходили. Спиной к приоткрытому пологу примостился старый ценгар. Медленно раскачиваясь в такт своим мыслям и дымя почерневшей костяной трубкой, он задумчиво смотрел на рыжие искры тихого костерка, лишь иногда кивая сам себе. Позади старика, в сумраке походной палатки, слышался тихий женский голос: иногда перебиваемая собственными всхлипами, женщина что-то напевала.

— Ингаш, - наконец раздалось из шатра. — Пора…

Седой, но крепкий мужичонка тут же спохватился, соскочил с места и торопясь откинул полог полностью, позволяя Луне и костру прогнать лоскуты темноты по углам убежища. Внутри сидела красивая, но стареющая ценгарка: ее черные, смолянистые волосы, спадали по левому плечу до самых колен, на которых примостилась головка очень молодой и бледной девушки.

—Ее надо вынести, помоги, - почти прошептала женщина и смахнула крупные слезы и без того мокрой ладошкой.

Они вместе приподняли, казалось невесомое и хрупкое тело, вынесли его из палатки и аккуратно уложили лицом к небу, прямо на траву. Девушка еще дышала, но грудь ее поднималась столь редко и неохотно, что было ясно – душа ее вот-вот покинет.

— Ай ты моя красавица. Голубка нежная, Лиара, - горько запричитала мать, вставая на колени. – Вижу я тебя уже рядом, перед взором моим стоишь, улыбаешься. А меня на кого ты оставила? – обращалась женщина уже к кому-то в пустоту. — Еще ночь какую выбрала, доченька!

Ингаш лишь молча поглаживал холодную ручку молодой ценгарки и тихо ронял слезы на ее полупрозрачную кожу. Меж тем женщина уже почти потеряла самообладание и начала комкать на груди платье, как будто пытаясь выдернуть, выцарапать ту боль, что разрывала ее изнутри. Золотое монисто не выдержало первым и звонко переливаясь полетело на землю.

— Аа-а, пришел, окаянный! – вдруг еще пуще заревела женщина, тыкая пальцем в темноту. – Как ты так привязал ее, чем сговорил за собой? Почто жить не дал? Посмотри, Ингаш! – она словно безумная вцепилась в старика и потянула на себя. — Вон он, видишь? Стоит, радостный!

— Тс-с, Маренка, - погладил ее по голове старик. — Так судьбой велено, сама же видела. Не увезла бы никуда. Он ее истинный, вечный! – уговаривал Ингаш, и женщина отпустила.

Теперь не раскрывая рта, все так же стоя на коленях, она стала подвывать и скулить, ногтями ковыряя землю и вырывая клочки мягкой влажной травы. Мать словно смирилась с потерей, держалась, но все так же плескалась невыносимая боль в ее всхлипах и глазах, которые провожали два мерцающих силуэта, что удалялись и таяли в колдовском мареве ночи Пхааса.

— Увел…- застонала женщина и уткнулась лицом в свои колени, закрывая голову дрожащими руками.

— Ушла, - поправил ее Ингаш, накрывая остывающее тело девушки шелковым цветным платком.

И вторя горю безутешной матери, в лесу заохала сова, из камышей послышался скорбный плач выпи, а где-то со склонов Хареста раздался протяжный волчий вой.

— Слышишь, добрый знак! – кивнул сам себе старик, поднимая женщину с земли. — Родилась вольной, да ушла свободной. Пора тушить ее костер.

Но будто услышав его слова, резкий порыв ветра откинул цветной платок с мертвой девушки. Марена вздрогнула всем телом и неестественно выпрямилась, замерла. Словно холодный поток воздуха превратил ее в камень: она молча смотрела в темноту остекленевшими глазами, лишь губы медленно шевелились, отвечая невидимому собеседнику. Ингаш отступил к костру:

— Маренка! Не дури! – испуганно зашептал старый ценгар. Но женщина ему не отвечала. Она так же продолжала стоять и немигающим взглядом сверлила темноту, которая казалось еще пуще сгустилась за переделами круга огня. Звуки замерли, пламя замерло, время на миг остановилось… лишь голос женщины наполнял тишину, но слов ее было не разобрать.

Наконец, ветер снова ворвался и всколыхнул пространство. Яркими лентами устремились языки костра в небо, обжигающие искры посыпались в стороны, а молодая девушка судорожно вздохнув, села на траве, чтоб через миг снова упасть в беспамятстве.


Яркое, солнечное утро разбудило природу, а вместе с ней и жителей ценгарского становища. Кто-то из юношей уже таскал с ручья воду, кто-то из ребятишек оседлал коней и повел купать к озеру. Молодые и старые хозяйки разводили притухшие за ночь костры, налаживали котелки для завтрака. Несколько мужчин уже возвращались из ближайшего леса, неся на плечах много заячьих и птичьих тушек, чем тут же привлекли внимание голодных, но по-доброму озорных собак. Казалось все при деле, все своим трудом заняты. Но жители, так или иначе, нет-нет, да поглядывали на дорогу, где стояли старшие ценгаре и о чем-то беседовали с закованными в латы солдатами замка. Разговор явно выходил не слишком приятным, однако вскоре стороны все же пришли к соглашению и разошлись, каждый восвояси.

— Марена, матушка. Можно войти? – раздалось снаружи шатра. Женщина подскочила на своем ложе и автоматически поправила растрепанные волосы.

— Минутку, Нарика. Только шаль накину.

— Хорошо, я тогда пока за водой и дровами сбегаю, - раздалось за пологом.

Мысли Марены еще путались и лихорадочно метались в панике. Простое объяснение прошлой ночи все не шло на ум, и легкая паника стала овладевать ценгаркой. Она с тревогой кинула взгляд на все еще бледную девушку, что мирно сопела рядом и невольно улыбнулась. Потом решительно вздохнув, все же накинула теплую синию шаль и пробралась к выходу из палатки.

— Доброго дня, - раздалось справа и хозяйка вздрогнула.

— Черт тебя попутал, - сплюнула она себе под ноги, разглядев сидящего у костровища Ингаша.

— Меня ли? – усмехнулся в бороду старик и вновь задымил трубкой.

— Сказал кому?

— Сказал только, что жива еще, - грустно пробурчал ценгар. - Только как все людям, да старшим объяснять будем, а?

— Законов не нарушено, - подавив дрожь в голосе ответила Марена. – Нарику в шатер не пускай, едой лучше займитесь, да отвар целебный нужен. Держи сбор, только не кипятите, - кинула она мешочек старику и гордо зашагала в сторону кибиток.

Статная, высокая ценгарка, не смотря на возраст вызывала восхищение не только у мужчин, но и у завистливых женщин. Длинная, тяжелая коса доставала ей до середины бедра, переливаясь черной смолью и лишь изредка отливая серебром редкой седины. Ровные дуги бровей, высокие скулы, яркие – и не по возрасту чистые - зеленые глаза, худощавое телосложение – все молодило ее и красило. Но помимо внешней привлекательности от нее разило мощью, уверенностью, колдовством. Молодухи ее слушались, шли за советом; старухи уважали и часто делились опытом; даже норовистые мужчины признавали за ней власть и право решающего слова.

Марена величаво проплыла по стойбищу и в смиренном ожидании застыла поодаль от взбудораженных старейшин. Те пару секунд, не замечая женщину, продолжали о чем-то жарко спорить, но затем почти разом замолчали и повернулись к ценгарке.

— Марена, милая. Как ты? – заговорил первым Ромул – самый уважаемый мужчина в таборе.

— Уже в смирении.

Мужчины недоуменно переглянулись и вновь заговорил старший:

— Но… Ингаш сказал, что дочка жива. Прости, если мы были несведущи.

Женщина закусила губы и еле сдержала влагу на глазах, но потом четко и уверенно ответила:

— Лиара ушла в вечность. Но я прошу собрать совет, потому как перед уходом, она привела мне душу, которая осталась жить в теле моей дочери. Жду всех вас вечером у своего костра.

Не дав им опомниться Марена развернулась и зашагала прочь. За ее спиной повисла гнетущая тишина, но чем дальше она отходила, тем отчетливей слышался нарастающий гул встревоженных голосов.



— Просыпайся, просыпайся, - мягко, но настойчиво звучал голос в голове. — Пора, моя хорошая.

Измученный стон раздался из уст девушки. Она все еще блуждала в путах и закоулках тяжелого сна, но было понятно, что сознание все больше и больше обретает над ней силу. Чьи-то руки гладили ее по голове и лицу, но те же руки не давали ей покоя и тишины небытия. Наконец, сон стал отступать все быстрее и вдруг обжигающий шлепок разгорелся огнем на ее щеке.

— Нет! – протестующе закрылась руками девушка.

— Больше нельзя спать! – уже более резко раздался чужой женский голос.

— Мама… - невольно вырвалось у молодой ценгарки, и тут же послышался всхлип.

— Я тут, милая, - с надрывом и болью был ответ.

Словно из вязкой тины болота выныривало ее осознание: несколько раз она открывала глаза и снова проваливалась в тягучую темноту. Что-то мешало нормально дышать. Боль, внутренняя, не физическая, разрывала сознание и рассудок уплывал в спасительную пустоту, не желая вспоминать прошлого. Но на очередном витке ее словно понесло куда-то вниз и с бешенной скоростью началось падение – жуткое, стремительное, непреодолимое и бесконечное. Как вдруг вспыхнул свет!

— Вот, хорошо, держись за меня, - снова тот же голос.

Девушка резко села и открыла глаза. Все вмиг поплыло и ее неожиданно вывернуло прямо на мягкое ложе.

— Ничего, - подбодрил уже какой-то мужчина, забирая испачканное одеяло. – И это пройдет.

— Дайте отвар! – отчаянно попросил женский голос и к губам поднесли нечто прохладное:

«Мятой пахнет…» - подумала девушка и с ужасом поняла, что вокруг нее незнакомые люди.

Три пары глаз смотрели на юную ценгарку, а та с ужасом уставилась в ответ. Наконец, красивая, взрослая женщина заговорила:

— Здравствуй, милая, - и нежно улыбнулась. – Я твоя мама - Марена. Это дядька Ингаш, - продолжила женщина со слезами на глазах, - А это твоя подруга - Нарика, - но последняя грустно отвернулась, пряча глаза.

— Я…я вас не знаю.

— Мы все тебе расскажем, - с печалью, но уверенно ответила старшая незнакомка.


Уже через час, все четверо сидели у костра. Солнце медленно клонилось к горизонту, длинные тени тянулись от леса. Переодетая, умытая и с трудом накормленная девушка, все еще жалась к шатру, но старалась справиться с собой и начать задавать вопросы.

— Как меня зовут? – спросила она после того, как лечебный отвар был допит.

— Теперь тебя зовут Сатмина. На нашем языке – второй шанс, - ответила Марена. – Сокращенно, можно Сати или Мина, как тебе больше нравится.

— Почему-то вас я смутно помню…единственную. Но остальных… - и девушка удрученно замолчала.

— Послушай, сейчас ты выпьешь еще одно зелье, и только после этого я тебе расскажу, как все случилось, договорились? – спросила женщина и подала Мине новый кубок с зеленоватым напитком. Молодая ценгарка быстро осушила емкость и вопрошающе уставилась на свою «мать».

— Моя дочь Лиара прожила на свете всего двадцать пять лет. По нашим меркам, она – дитя и только начала познавать мир: его горести, радости, магию… любовь. Ценгаре - долгожители, но если обладают магическим даром, то их жизнь продлевается в разы. Дочка должна была жить очень долго. Скажу даже так: границ я не знаю – у каждого своя сила и предназначение - но, ценгаре королевской крови могут жить около тысячелетия. А мы с дочерью – одна из ветвей королевской семьи. Однако, чем больше магии в крови, тем реже мы приносим потомство. Потому, когда я ее родила - радости не было предела, как и предела горю, связанному с ее уходом… - еле сдерживаясь протянула Марена, но чуть отдышавшись заговорила вновь. - У нашего народа есть поверье – мы ищем в этом мире своих «вечных» - это нареченные тебе высшим разумом люди, суженые на все время существования бытия. И если вдруг, мы встречаем таких на своем пути, то связь уже не рушится никогда. Из жизни в жизнь, во всех перевоплощеньях, мы будем встречаться в разных мирах и судьбах. То есть заведомо, мы знаем, что встретим нашу любовь где бы то ни было. И Лиара почувствовала свою половинку рано. Хоть мне и не верилось, но даже карта судьбы показала, что это правда. Однако ее суженый погиб, - тут женщина запнулась и вытерла тонкими пальцами слезы. – Она не смогла пережить его смерти - ушла сама, добровольно канула в вечность. В ночь ее смерти, в ночь Пхааса, ее наречённый пришел за ней. Мой дар позволяет видеть заблудшие души и говорить с мертвыми, и я видела, как они уходили вдвоем, - тут она еще несколько раз всхлипнула, но все-таки взяв себя в руки продолжила:

— Но через несколько мгновений, пока я убивалась в слезах и горе, Лаира вернулась и позвала. Когда я подняла глаза, она держала за руку дух другой девушки. Сказала мне, что это новая душа для ее тела, которой нужна помощь. И я не могла ей отказать. Пообещала, что приму как свою дочь и помогу обжиться заново.

Марена замолчала и горько заплакала, уткнувшись лицом в плечо Ингаша. Нарика хмуро смотрела в огонь, думая о своем. А перепуганная Сатмина, судорожно сжимая свои хрупкие плечики, пыталась унять крупную дрожь.

С наступлением темноты, когда небо раскрасилось россыпью мерцающих звезд, к костру Марены подошли пятеро мужчин. Они вежливо поприветствовали хозяйку, перекинулись парой слов с Ингашем и наконец, соблюдя все церемонии, расселись полукругом у огня. Молчаливая Нарика поднесла мужчинам по кружке горячего напитка, после чего так же тихо скрылась в палатке.

— Ну что ж, Марена, - сухо заговорил Ромул. - Поведай нам свою историю...