Новиоп изнутри

К предыдущей заметке. Трогательный разговор про "капельку крови" (с 1:00) двух именитых новиопов, напомнил Крыловский шедевр:

Внутренний мир Ивана Новичкова был, как у всех новиопов, богат и разнообразен.

Его царицей — но не правительницей! — была Капля Нерусской Крови. Иван дорого бы дал, чтобы её конкретизировать и доказать, развив до Букетика Кровей, который был у всех достаточно приличных людей. Увы, Капля была маленькой, жалкой и к тому же очень сомнительной — какие-то смутные воспоминания о белорусской родне. Одно время Новичков пытался раздуть эти смутные воспоминания в полноценную внутреннюю Белорусскую Бабушку, с последующим её поднятием до Литвинской. Но увы — Бабушка получилась какая-то совсем уж неходячая. Для живучей фигуры нужна хоть какая-то эмоциональная привязка, а Иван, если честно, не особо различал русских и белорусов. К тому же внутренний полиглот Новичкова никак не воспринимал белорусские слова, путая их с польскими и украинскими. Единственное, что получилось — это выучить слово «крамбамбуля». К сожалению, сам напиток ему не понравился. Но поскольку её подавали мало где, можно было всякий раз, садясь с друзьями за пиво, пожалеть, что здесь не подают крамбамбулю, которую он — как литвин — любит. К сожалению, однажды он нарвался на настоящего белоруса, который его внутреннюю Белорусскую Бабушку прижбулил парой неудобных вопросов по теме. Пришлось оставить Каплю Нерусской Крови в неопределённом качестве. Ну то есть давать ей слово в ситуациях, когда надо было сказать — «ну вот я нерусский, у меня есть нерусская кровь, и что теперь, меня в газовой камере сжечь надо?»

Второй по важности фигурой был внутренний Друг-Кавказец. Это был сумрачный бородатый призрак с очень белыми зубами. Его он звал, когда надо было сказать — «вот у меня есть друг-кавказец, мы с ним огонь и воду вместе прошли, я для него всё сделаю и он для меня всё сделает, так он для меня в миллион раз больше русский, чем русская сволочь, которая у меня в лифте ссыт». Конкретизировать национальность кавказца, а также огонь и воду, через которую довелось хаживать, Новичков не пытался — помнил неприятный опыт с белорусом.

Небольшим надувным шариком летал по душевному пространству Новичкова внутренний Жванецкий. Этот персонаж был совершенно необходим, чтобы с авторитетной позиции плевать на русских националистов, не трогая других. Обычно он произносил пламенные речи о никчёмности и жалкости национализма, причём так, чтобы не задеть нерусских националистов. Но Жванецкий справлялся. «Националист — это говно нации! Это дурак с капустой в бороде, который боится честной конкуренции с другими народами!» — пузырился внутренний Жванецкий. На вопросы о том, как вообще возможна честная конкуренция с теми же евреями, внутренний Жванецкий отвечал в обычной манере — «любой антисемитизм — это ущербность, это зависть, чёрная, поросшая волосами зависть». Иногда Новичков — тихо, под одеялом — думал, что тема волосатости как-то уж слишком выпирает. Но давать мысли ходу боялся: внутренний Жванецкий был строг и мог наорать на своего хозяина що боже ж мой.

В противоположном углу души обитала Гениальная Нерусская Девочка. Она была, правда, чисто воображаемой. Разместил он её среди воспоминаний детства, и без того наполовину фальшивых. Гениальная Девочка во втором классе выучила наизусть Советскую Энциклопедию, в третьем — доказала теорему Ферма, и уже задумывалась над теорией единого поля, когда её «затравили за то, что она была нерусская». Как именно её затравили и к какому именно народу она относилась, Новичков старался не думать. Зато внешность для Девочки — тощая, чернявая, узкоглазая — он позаимствовал у настоящей девочки с родного двора. Она была олигофренкой и у неё было необычное лицо, к тому же её действительно дразнили. Разумеется, осознавать, что он этак словчил, Новичков себе запретил. Точнее, ему запретила это осознавать внутренняя Софья Власьевна, она же Советчина.

С этой фигурой у Новичкова были отношения сложные. Как честный человек, он был обязан ненавидеть всё, что она олицетворяет, и при этом считать её выражением так называемого «русского духа». На самом же деле нужно было чувствовать, что Советская Власть (большая, настоящая) была плоха исключительно тем, что распространялась не только на русских, но захватывала и приличных людей вроде родителей Новичкова. Быдло же её вполне заслуживало, так как оно её и породило из своей грязной утробы (а если не быдло, то кто же?). Идеальным политическим строем была бы ситуация, когда быдло живёт при Советской Власти, а приличные люди — при капитализме, но за счёт Советской Власти. Собственно, целью Новичкова было как-нибудь попасть к тем, кто таким образом уже устроился. Увы, его не брали — то ли Капелька Нерусской Крови была слишком уж неказистой, то ли нужны были какие-то дополнительные достоинства, которых у Новичкова не было.

Что же касается его личной, внутренней Софьи Власьевны, она была нужна ему для дисциплины. Других средств её поддержания, кроме советских, у Новичкова в распоряжении не имелось. Для того, чтобы быть приличным человеком, нужн было поддерживать в себе высокий уровень двоемыслия, а организовать это могла только внутренняя Софья Власьевна. Поэтому фактической правительницей души Новичкова именно она. А что поделать? Без неё весь внутренний мир Новичкова пошёл бы прахом.

Своего рода супругом Советчины в душе Новичкова был прописан внутренний Европеец. По идее, он должен был быть учителем нравственности, хорошего вкуса и всяческой комильфы. Увы, на самом деле он больше напоминал спившегося французского гувернёра позапрошлого столетия. Никаких особо жантильных манер Европеец не являл, зато легко объяснял хозяину, что у всех остальных манеры ещё хуже. Особенно он напирал на то, что окружающее быдло ссыт в лифте. Правда, за последние двадцать лет лифт в доме Новичкова обоссали только два раза, и оба раза это сделала старая болонка с недержанием. Но Внутренний Европеец разворачивал перед хозяином панорамы обоссаных подъездов, где живут полуживотные, только и делающие, что пьющие, ссущие и убивающие друг друга по пьяни и по злобе. Особенно эти мысли помогали Новичкову, когда он по утрам ссал в раковину. Это помогало осознать, что привычка эта совершенно невинная по сравнению с тем, что творит окружающее быдло… Что касается вкусов, то Внутренний Европеец научил Новичкова словам «брют», «парфюм» и «односолодовый вискарь». Честно говоря, большого счастья это Новичкову не принесло. Сушняка он с детства терпеть не мог, одеколонных запахов тоже, а всем напиткам предпочитал «Хванчкару» и водовку. Попытки приучить себя к настоящей культуре увенчались успехом лишь частично: вискарь он всё-таки освоил. На односолодовый, правда, не всегда хватало денег, к тому же он не чувствовал разницы. Что касается вина, то отдохновением было время, когда в силу известных событий вышел указ демонстративно обожать всё грузинское. Увы, те годы миновали.

Но в целом всё было неплохо, пока обстоятельства не потребовали введения в коллектив внутреннего Украинца.

Персонаж вёл себя малопристойно, чтобы не сказать хуже. Он сразу поставил себя самым главным и самым страшным, принялся грязно приставать к Гениальной Нерусской Девочке и хамить Жванецкому, обзывая его славянским названием евреев. Друга-Кавказца он побаивался, зато на внутреннем Европейце отыгрывался по полной. Творил он и другие безобразия, совсем уж гадкие.

Так что Новичков с грустью вспоминал внутреннего Грузина, У Которого Получилось, который в нём квартировал в 2008 и потом пару лет после. Тот вёл себя куда приличнее.

К тому же было заранее известно, что Грузин не очень надолго. А вот с Украинцем всё обещало быть куда серьёзнее.

Константин Крылов - 8 августа 2018