Интернат

Детство кончилось в 9 лет. Ночью, после просмотра фильма «Факультет» по ТВ. Очень хорошо помню ощущения глубокого обмана социалочки — кожа покрылась пупырышками, а на макушке приподнялись волосы. Я собрала свои игрушки вокруг себя, посмотрела на них, убрала в коробку, и простилась с детством.

Тогда из тюрьмы объявился брат отца. Мне он нравился — рассказывал, будто знает все тайны боевых искусств Китая, показывал разные приёмы, и давал их отработать на себе. Научил меня падать и держать удар. Подвесил турничок на верёвке, напротив плаката с Рэмбо, и поощрял акробатику. Но он крепко выпивал, и спивал отца, унизительно выгоняя маму за бухлом.

Нам пришлось продать родовое гнездо. Дяде квартиру нашли быстро, однушку на окраине. А сами, пока искали себе подходящий вариант, жили как могли. Гостили у друзей, потом на время сняли квартиру.

Большую часть того времени я провела в деревне. На двадцать домов из выживших в антураже пост-советского периода, было пять человек, не считая моих бабушку и дедушку. И никаких детей. Середина девяностых, депрессивный период для всей страны. Демографический провал.

Не сойти с ума в раннем детстве давала приставка "Денди", и картриджи для неё с сельского рынка за 25-50 рублей. Мультики Диснея, и пиратские фильмы на видике. Приезжая в деревню, я первым делом целовала пыльный телевизор, и обнимала его, как лучшего друга.

Страна вымирала.

***​

К нулевым мама нашла работу воспитателем в Воронежском интернате №4. Когда отец уезжал в командировки, она брала меня с собой. Несколько недель пару раз в год мы там жили.

Днём я уходила в новую школу. В нашем классе было десять человек, и никаких параллелей. Дряблая учительница русского языка, без левой руки, говорила:

— Вот раньше в классе было до сорока детей! Парт не хватало… бывало даже что кто-то, находил в лесах гранату, и подрывал насмерть с собой пару человек на уроке — и ничего, всё равно классы были полны.

Мы косились на её культю, и перед контрольными шутили: где же нам найти еще гранат, чтобы подорвать ей вторую руку?

Остальное время я проводила в интернате. Там было не много детей, но всех их объединяла любовь к родителям, которые их бросили.

***​

Под ответственностью матушки была группа детей моего возраста. Она была им воспитателем, и учителем начальных классов. Примерно десять детей, девочек чуть больше мальчиков. Она была с ними добра, так же как и со мной. И я в их обществе старалась не выделяться, но всё равно была чужой. Я вообще одичала, после переездов. Никакого постоянного общения со сверстниками. Их мир был открытием и испытанием.

Этот мир, в рамках замкнутой системы интерната, был особенным. Смесь уличной мудрости, самобытности подростков и законов государственного учреждения.

***​

Были нередки побеги.

Вечером, после последнего урока во второй смене я шла в интернат, и видела, как в подворотне два мусора били ногами парня. Он лежал, поджав ноги, закрываясь от ударов. Я остановилась посмотреть, вглядываясь в лицо пацана. Вроде знакомый, белобрысый. Один мент оглядывается и кричит:
— Хули вылупилась, пизда?

Я побежала.

Ночью мама рассказала, что один мальчик, Андрей, сбежал. Хотел найти родителей. Его привели избитым, сказали, что он нюхал клей, и попрошайничая на улице, нарвался на бандитов.

***​

Мы знакомились. Мир этих детей был чуждым для меня. Я росла среди русской деревни, глухой и далёкой, полной безлюдных ягодных полей и дикой природы. Они жили в системе, в интернате, отвергнутые своими родителями, и знающие только холод и боль.

Как-то ко мне подходит Яшка, смуглый брюнет. Возможно корнями уходящий в кавказские народы. Бьёт меня рукой с размаху по коленке:
— Больно?
— Нет.

Яшка проверял меня. В их мире насилие норма. А я прилизанная, из полной семьи.

Бьёт сильнее:
— А так?

Мне уже больно, прям пиздец, но говорю:
— И так нет. А давай я тебя ёбну?
— Ну давай!

Подставляет колено. Уёбываю ему под чашечку. Вижу, как морщится, на краю глаз капельки слёз. Спрашиваю:
— Больно?
— Нихуя, — сдавленно говорит.

Рассмеялись и обнялись. С Яшкой мы стали друзьями.

***​

Мокрой весной, после обеда, Андрей, блондинистый худощавый мальчик, встал на подоконник, на четвёртом этаже, распахнул окно и закричал:
— Я сейчас спрыгну! Идите вы все нахуй! Я такой жизни не хочу!

Рядом оказалась моя мама:
— Прыгай, Андрей. Если это твоё желание, что мы можем сделать? Но если хочешь, мы можем пойти и открыть новую настольную игру.

Никакой новой настольной игры не было, это она соврала.

Но Андрей закрыл окно и слез. Мама его обняла, он плакал. Она дала мне деньги и отправила купить игру.

Когда я вернулась с монополией, мы поиграли вместе, посмеялись над случившимся. Ночью мама говорит:
— Они это постоянно делают. Очень важно понимать, что им больно. Но нельзя давать слабину. Они хотят верить, но понимают только силу. И нужно быть сильными. Иначе правда прыгнут.

***​

Той ночью я спала на диване в игровой комнате. Меня стремало — на окнах не было штор, и с улицы светили дорожные огни. Шумно проезжали машины, фарами освещая настенные рисунки.

Там были изображены Пушкинские сказки — из воды выходил батька Черномор, ведя за собой, из пенной воды, седых богатырей с грустными лицами. Ребята шли на убой.

Неподалёку зарисовка похищения царевны из плена султана. Бедную женщину, с отчаянием на лице, и растрёпанными волосами, уносили высоко над облаками в иную жизнь, не факт, что лучшую.

На другой стене неумело нарисованный сюжет Кота Леопольда, скрюченного в дружелюбном жесте к загнанным в угол мышам. Инфернальные картины страха, и отчаянного притворства.

Уснуть удалось только укрывшись дурно пахнувшим одеялом.

***​

По ночам дети спали в общих спальнях. Мальчики в своём корпусе, девочки в своём. Ночной обход должны были проводить няни, но их не было. Не хватало даже учителей. Потому пацаны бегали к девочкам, и нередки были ранние беременности. Всё это скрывали, делая аборты. Даже подкупать никого не надо было.

Каждый сотрудник рисковал, и все это понимали. Происходила настоящая, самая страшная и тлетворная коррупция. И если рядовые сотрудники делали всё, что в их силах, чтобы как-то улучшить положение, то руководство интерната напротив.

Все, от детей, до воспитателей, замечали, что директор, этот толстый и лысый боров, забирал к себе в кабинет мальчиков. Когда ему вздумается, часто даже с занятий.

— Для воспитательной работы трудных подростков.

Так он это объяснял. Ребята возвращались замкнутыми и тревожными. Не играли в баскетбол и футбол, ни с кем не общались. И чаще делали попытки побега. После которых их, избитыми приводила милиция.

***​

Как-то Андрей лежал на лавочке, щурясь высокому солнцу. К нему подошел Яшка с кирпичом на вытянутых руках, подержал немного, и разжал ладони. Мы услышали два удара, почти неслышный о лицо, и глухой шмяк о землю. Андрей взвыл, закрываясь руками, сквозь которые лилась кровь.

Яшка говорит, задыхаясь от смеха:
— Кровищи как с порося! Видали?
Спрашиваю:
— А за что ты его?
— Так он же рэппер.
— В смысле?
— У него кроссовки. Такие только рэпперы носят. А я скин, у меня джинсы без карманов, — показывает, а вместо срезанных карманов заплатки из носовых платков, — нам суждено враждовать.

***​

Редким праздником было возвращение ребёнка в семью. Многие родители проёбывались — бухали, хулиганили, но всё еще претендовали на родительские права. Кто-то увяз в кредитах, пирамидах. Но когда они, выбираясь из трудностей, могли утвердить перед законом своё право опеки над ребёнком, это праздновали все.

Когда факт педофилии директора вскрылся, за него вступилась Единая Россия. И хитрой схемой реорганизовала интернат под специальное училище для одарённых детей, выкинув на мороз всех жильцов. О них никто не думал, их просто вычеркнули из списка, всем поставив статус «выпускники».

Попытки протестов не случилось. Воспитателям и учителям пригрозили штрафами и отлучением от профессии. И предложили работу в других бюджетных организациях. Матушка нашла службу по уходу за инвалидами.

Андрей покончил жизнь самоубийством. Повесился в заброшке, рядом с интернатом. Туда, к берегу Воронежского водохранилища сбегали дети. Сейчас там парк "Алые Паруса". Яшка сел в тюрьму за грабёж.

Спустя несколько лет школа для одарённых детей закрылась. Её выкупила Православная Церковь. И сделала там общежитие для духовной семинарии.